Теории развития в гештальт-терапии. Джованни Салониа

Существование различных теорий развития (Magnusson, Stattin, 2006; Salonia, 2005а; Kopp, 2011), при том, что они обогащают наше знание о внутреннем мире ребенка и его межличностных отношениях, заставляет нас полностью осознать риск избирательности восприятия в нашем понимании ребенка.

В действительности нельзя недооценивать, что теоретические предпосылки те­рапевта, также как и его субъективность, могут становиться препятствием для точного восприятия опыта пациента в психотерапевтическом процессе (Eagle, 2011), тем более когда эта возможность затрагивает развитие ребенка и невер­бальную коммуникацию. Отталкиваясь от этой предпосылки, мы ставим вопрос, а не является ли любая теория развития лишь описанием различных способов от­ношения к ребенку со стороны взрослого.

Дабы редуцировать влияние предпонимания, опираясь на предположение Гадамера (1983), мы полагаем, что описание социокультурного контекста может служить ориентиром в построении любой теории.

Восприятие взрослым ребенка определяется социокультурным контекстом, в котором они существуют и, в частности, сложившейся в нем Базовой моделью от­ношений (БМО; GafFney, Parlett, Salonia, 2010; Salonia, 2005a; Elias, 1991).

Когда все члены общества разделяют одно и то же переживание угрозы, по­требность в принадлежности, чувство “Мы” (“вместе мы сила, а порознь погиб­нем”), выходит на передний план: в этом контексте воспитание ребенка осущест­вляется на уровне интроективного послушания и пассивного приспособления. С другой стороны, когда общество не ощущает неизбежной и всепроникающей угрозы, потребность в принадлежности ослабевает (общество становится “те­кучим”) (Bauman, 2000; 2001). Основной упор делается на субъективный опыт и творческие способности: в этой связи считается важным прислушиваться к нуж­дам ребенка и поощрять его творческое самовыражение.

В частности, в БМО/Мы — в сплоченном обществе, которое стремится к безо­пасности, вектор развития будет направлен на создание функциональных интроекций на основе страха, правил, а также чувства вины (Guilty Man; Kohut, 1977); с другой стороны, в БМО/Я ребенок будет восприниматься и воспитываться в рам­ках герменевтической субъективности, телесности и креативности; он столкнется с необходимостью самореализовываться (The Tragic Man; Kohut, 1977) и сочетать свои свободу и самореализацию с таковыми у других,

В этом ракурсе, каждая новая теория развития не противоречит предыдущим, а дополняет их.

В данной статье представлен инновационный вклад гештальт-терапии с ее клинической спецификой в разработку теории развития.

Благодаря существованию различных теорий развития гештальт-терапия смогла провести ревизию своих оснований с разных точек зрения. Прежде всего, посредством первого важнейшего предположения ее основате­лей: осознание решающего значения того очевидного факта, что кусание и жева­ние — это способ ассимиляции. (Перлз, 1947) Вслед за этим в гештальт-теории и практике были разработаны модель работы с детьми (Oaklander, 1988; Bove Fernandez и др., 2006) и описание стадий разви­тия тела ребенка (Frank, 2001). Следующая попытка обрисовать теорию развития ребенка, используя способы и стадии цикла контакта (Модель “от Мы к Я/Ты”; Salonia, 1989а; 1992) была предпринята в 80-х. Герменевтический код, при помощи которого гештальт-терапия рассматривает человеческий организм, может быть выражен в тройственной парадигме, в кото­рой соотносятся тело (теория Селф и его функций: Ид, Персоналити и Это), отно­шения (теория контакта с его способами и стадиями: гештальт-цикла контакта) и возраст (теория развития и ее стадии).

Теории развития в гештальт-терапии

Гештальт-терапия появляется в 50-х годах как одно из основных направлений гуманистического движения. Характеристикой нового “духа времени” становится акцент на настоящем; новая эпистемологическая модель подчеркивает “глубину поверхности” и нацелена на уменьшение интереса к прошлому и в особенности к детству пациента. И действительно, появляются новые типы пациентов (нарциссические и с пограничным расстройством), которые отрицают влияние прошлого (Kohut 1977, 1978).

В гуманистических направлениях эта новая особенность повлекла, как мы увидим, уменьшение интереса к психологии развития, которую подозревают в возвращении к психоаналитической перспективе. Ровесница (или современница) гештальт-терапии клиент-центрированная терапия Карла Роджерса (1951) умещает свою синтетическую и укороченную теорию развития на нескольких страницах.

1. Фриц Перлз: ребенок кусает!

Парадоксально, но гештальт-терапия появляется благодаря блестящему открытию в области психологии развития. Пара психоаналитиков, Фриц и Лора Перлз, наблюдая за своими детьми обнаруживают, что кусание (способность и необходимость разрушать еду), появляется намного раньше, чем предполагал Фрейд (Перлз, 1947).

Снова расширившиеся горизонты телесности порождают новые идеи как на антропологическом, так и на клиническом уровнях.

Интроективная фаза уменьшается, поскольку с появлением зубов у ребенка изменяется и способ питания: жевание — это позитивная агрессия, направленная на разрушение пищи и превращение ее в удобоваримую (физическая корреляция: “ребенок кусает!”). Об этом также говорили Карл Абрахам (1966) и другие, описывая вторую, садистическую, фазу оральной стадии.

Изучение Перлзом кусания стало отправной точкой для создания новой парадигмы понимания человеческого существования (и, в особенности, процессов обучения и изменения) и развития ребенка. Также ученые понимали значимость изменений, происходящих в обществе: осуществлялся переход от сплоченного и жесткого общества, которое нуждается в интроекции конкретных ценностей (БМО/Мы) к более “гибкому” (БМО/Я), в котором субъект хочет проявлять собственную силу и индивидуальность. (БМО – Базовая Модель Отношений)

Здоровая агрессия (не связанная напрямую с разрушением и фрустрацией) переживается, и в терапии, и в жизни, как саморегуляция, при этом обращение ко внешней сущности (такой как Супер-Эго) становится совершенно бесполезным, в чем мы дальше сможем убедиться. Пациент становится протагонистом терапевтического лечения как “со-конструкции” опыта взаимоотношений (как когнитивисты скажут тридцать лет спустя).

Открытие Перлза было несомненно продуктивным и расширило теоретические и клинические горизонты гештальт-терапии: его парадигма до сих пор вдохновляет рефлексию и практику гештальт-терапевтов. Однако, утверждение, что кусание является предвестником агрессии, которая, по мнению Фрейда, должна появляться только на анальной стадии, стало предметом критики. В действительности, мнение Перлза о том, что агрессия кусания предвосхищает анальную стадию (Salonia, 1992; Salonia, Horney, Perls, 1994), кажется не совсем понятным: когда ребенок разжевывает пищу зубами, он используют свою собственную силу (агрессию кусания) по отношению к чему-то, что приходит из среды и будет помещено внутрь его тела; на анальной же стадии, ребенок получает силу удерживать либо отпускать то, что уже принадлежит его собственному телу. Данные реляционные модальности качественно отличаются (Salonia, 2011с).

Возможно, некоторые сложности теории и клинической практики гештальт-терапии появились из-за этой путаницы: недостаточно внимания уделяется теме власти и недооценивается функция Персоналити в структуре Селф, и другие похожие темы.

2. После теории Перлза: от Мы к Я-Ты

До конца восьмидесятых вопросы психологии развития в гештальт-сообществе оставались без внимания: на теорию Фрейда смотрели через призму критической и пропозитивной интерпретации Перлза, опасались размышлять на тему психологии развития, которая вроде как являлась возвращением к прошлому, что противоречило модели, сфокусированной на “здесь-и-теперь” и “настоящем-для- будущего”.

В восьмидесятых интерес к психологии развития возвращается (Salonia, 1989; 1992; McConville, 1995; Wheeler, 1991; 2000а; Frank, 2001). Он появляется не потому что возвращается внимание к прошлому, а благодаря необходимости попытки очертить стадии, которые проходит формирующийся навык гештальт-контакта. Во вторую очередь, возникает необходимость в разработке теории развития как парадигме, которая позволила бы (это именно то, что и произошло) определить точки отсчета и получить ясный клинический взгляд на индивидуальную и групповую терапию с серьезно больными пациентами.

Новая модель была названа “от мы к Я-Ты” (Salonia, 1989; 1992) и описана в способах и стадиях контактного цикла: “Мы” первичного слияния, “Ты” от которого некто зависит, (стадия интроекции/ориентации), “Ты”, на которого направлена энергия (проекция/манипуляция), Эго (“Я”) самостоятельности (ретрофлексия), “Я-Ты” контакта. Наконец, на границе контакта присутствуют двое для достижения созревания. Согласуясь с мнением Стерна, мы считаем очевидным, что каждой стадии присуща завершенность, которая включает ассимилированные результаты предыдущей стадии и предпосылки последующей. В представленной характерной последовательности гештальт-терапия утверждает некоторые фундаментальные основы для разработки теории развития.

2.1 Теория развития Селф в гештальт-терапии

В гештальт-теории развития больше внимания уделяется концепции Селф ребенка, чем его внутрипсихическому миру (двадцать лет спустя Стерн назовет это “межличностный мир”, Stern, 1985), что соответствует принципу гештальт-терапии, утверждающему, что организм всегда находится в отношениях и внутри движения отношений: обоюдная направленность отношений между ребенком и заботящимися лицами — это ключ герменевтики развития в гештальт-терапии.

2.2. “Бытие-между”: теория развития границы контакта в гештальт-терапии

Гештальт-теория развития в большей мере описывает развитие границы контакта (регистр переживаемых взаимных отношений) между ребенком и его родительскими фигурами, чем индивидуальное развитие ребенка (как монады). В соответствии с этой точкой зрения, развитие имеет место на границе контакта: различные уровни границы контакта, эволюционируя, сменяют друг друга в зависимости от фазы развития ребенка и от обратной связи родителей.

Из первичного слияния, преимущественно физиологического, постепенно формируется чувство присутствия/отсутствия тела: через тело другого ребенок переживает, что его собственное тело испытывает голод, ощущает собственные желания и каково существование в отсутствии другого (он ощущает собственное тело по отношению к телу другого). Иными словами, “мы достигаем себя” в тот момент, когда “Я” ощущает “Ты” рядом с собой. Этот процесс, как мы уже говорили, происходит путем развития преемственности различных уровней границы контакта, в сочетании стадии развития ребенка и родительского ответа.

Рассматривая данный аспект, Стерн использует термин “бытие-с”; но, применяя феноменологические категории, гештальт-терапия предпочитает говорить о “бытии-здесь-между” (Salonia, 2005b; 2005с; 2012b), где “между” относится к категории границы контакта организма и среды, а “здесь” относится как к феноменологической кривой “здесь-и-теперь” (и “настоящего-для-будущего”), так и к межтелесности как переживанию взаимодействия между двумя телами (Salonia, 2008а).

Понятие межтелесности, которое ставит “тело” в категорию интерсубъективности (Merleau–Ponty, 1951; 1971), представляет центральный концепт в гештальт- терапии: фактически, тела ребенка и родителей Существуют в физической “реальности-между”, в которой могут встречаться различные препятствия и случаться прорывы в развитии. Например, родительский запрет становится препятствием (и дисфункциональным интроектом), если он передается с напряжением, которое идет от тела родителя к телу ребенка: слова родителя становятся значимыми не столько из-за их содержания, сколько из-за тона голоса или напряжения/расслабления его/ее тела (Sаlonia, 2008а).

2.3. В начале первичного слияния

Гештальт-терапия определяет слияние как первичную модальность отношений. Такое прочтение может внести значительный вклад в решение многих вопросов, связанных с первой стадией развития и симбиозом (“аутизм” и “симбиоз” в концепции Малер теперь звучат старомодно).

Слияние — новый взгляд на первичное “бытие-между” который признает реальность ранней независимости ребенка (что подтверждают исследования по детской психологии). Гештальт-терапия говорит об отношении слияния между родительской фигурой (выражение «родительская фигура» мне кажется более точным, чем «ухаживающее лицо») и ребенком в том смысле, что происходит взаимное сближение их восприятий: каждый видит мир как собственными глазами, так и глазами другого. Иными словами, оба испытывают своего рода “перцептивную одержимость” друг другом. Стендаль (1993), рассуждая о переживании влюбленности, описывает феномен “кристаллизации”; для влюбленного закат — это не просто закат, а прекрасный закат, потому что рядом она, или он мог бы быть прекрасен, если бы она была рядом.

В эволюции стадий, которая развивается в соответствии с “эпигенетическим принципом” Эриксона (Erikson, 1950), если поддержка заботящегося лица не является “достаточно хорошей”, в развитии могут возникать некоторые препятствия, произойдет застревание на одной из стадий, а ребенок не приобретет необходимые первичные навыки полного контакта.

Применение данной модели в клинической практике при лечении трудных па­циентов (Connate, 1998-1999; 2008) и в психиатрических клиниках подтверждает пользуй ценность взгляда гештальт-терапии на психологию развития.

2.4. Эдип как переломный момент

Эдипов комплекс — или эдипальная ситуация — безусловно одно из самых ще­котливых мест любой теории развития. Толкование эдипальной стадии является своего рода водоразделом между фрейдистской и гештальтистской герменевтиками развития.

В сущности, в основе эпистемологии развития лежит альтернативный вопрос: нужно ли наличие возможного “инцестуозного” (и дисфункционального) жела­ния рассматривать как присущее физиологии и универсальное или оно показы­вает дисфункцию отношений в первичном треугольнике?

Когда Фрейд смотрел на инцестуозное желание как физиологическое, ему при­шлось прибегнуть ко внешней регулирующей инстанции (Супер-Эго) и сделать вывод, что “культура и ее недовольство” не могут быть полностью устранены. Со­гласно теории эдипова комплекса, влечения сдерживаются во имя Отца. Исследо­ватели детской психологии, напротив, сталкиваются с трудностями в использова­нии понятия “Супер-Эго” и вместо него ссылаются на эмоциональную регуляцию в системной матрице. Гуманистические направления психотерапии, по факту, всегда держались мнения, что концепция Супер-Эго является избыточной рядом с концепцией саморегуляции организма.

Гештальт-терапия идет даже дальше, утверждая что отношения регулируют сами себя; присутствие инцестуозного желания является признаком недостат­ка саморегуляции в родительских отношениях (Salonia and Spagnuolo Lobb, 1986; Salonia, 2010a). Эта идея является предвестником того, что в наши дни называет­ся “ко-родительством”

В гештальт-терапии идея треугольника отражает эпистемологию, в рамках ко­торой отношения являются саморегулирующимися. Как мы понимаем, неприми­римые эпистемологические расхождения порождают различия в практике.

В первом случае, терапевтическая работа будет сконцентрирована на контейнировании инцестуозного желания ребенка; во втором фокус работы будет на ко-родительских отношениях.

Гештальт-терапия; в отличии от Лозаннской триадической игры, не разграни­чивает вербальное или невербальное поведение, а фокусируется на опытах взаи­моотношений: родитель переживает опыт отношения к ребенку, который в свою очередь обусловлен тем, как родитель относится к партнеру по ко-родительству (отличать от супруга), и тем, как он воспринимает отношения между ко-родителем и ребенком. Например, в зависимости от этих переживаний, родитель, обнимая ребенка, реализует тот или иной стиль холдинга. Следовательно, идея первично­го треугольника в большей мере касается отношений, чем поведения. Поэтому в треугольнике гештальт-терапии, третий человек уже изначально присутству­ет в первичной диаде и не обязательно, чтобы третий появлялся физически, дабы вскрыть диаду мать-ребенок: влечения регулируются не “ради отца”, но “ради от­ношений” (Salonia, 2005b).

2.5. К новым перспективам теории развития: внутриличностная граница контакта

Если я спрошу Джорджио (18 месяцев): “Где ты был этим утром?” он ответит: “Дети” желая сообщить, что он был в яслях. Если я спрошу: “Тебе нравится быть с детьми?” Он посмотрит на меня и уйдет. Он может узнавать людей, события, по­дарки, он знает, как сказать да или нет, но у него нет слов, чтобы выразить свой внутренний мир.

Осознавание себя — в смысле “понимать себя” или “представлять себя себе”— не дано изначально, но является пунктом прибытия на пути первичного развития. Как уже упоминалось, эта точка определяется различными способами в зависи­мости от “духа времени”: в традиционном репрессивном обществе — это разре­шение Эдипова комплекса (Freud, 1962); в нарциссическом обществе Лаша — не­зависимость как “постоянство внутреннего объекта” (Mahler, Pine and Bergman, 1975); в постмодернистском индивидуализме — возможность вступать в диалог (“нарративная самость”; Stern, 1985); в гештальт-терапии 80-х — “навык взаимо­отношений”, который развивается от Мы к Я-Ты (Salonia, 1992).

В контексте современного текучего общества, мы предлагаем “пересмотреть” фундаментальный элемент гештальт-терапии, который может быть назван “вну­триличностная граница контакта” Другими словами, следуя за прекрасной идеей Перлза заменить метод “свободных ассоциаций” методом “концентрации” (“Что ты сейчас чувствуешь?”), современная гештальт-терапия делает акцент на том “Кто ты, который это чувствует?” в отличии от “Что ты сейчас чувствуешь?” В рамках текучего общества задача чувствования (функция Ид) должна быть интегрирована с задачей становления (функция Персоналити); в наши дни это особенно сложно из-за тенденции больше; “бросать якори, чем отращивать кор­ни” (Bauman, 2003а, р. 65), что ведет к сокращению фазы ассимиляции и ослабле­нию чувства принадлежности.

Задача, контур которой сейчас очерчивается в текучем обществе, — это свое­го рода интеграция тела и биографии: в этой связи, в интеграции нуждается кон­цепция “от Мы к Я-Ты”, с особым вниманием к “Эго ретрофлексии” (гендерной фазы, репрошмана, вербальной самости), которое появляется на фоне взаимоот­ношений (как телесная память о другом/среде, а также из первичного слияния и его последующим проявлениям (на стадиях “ориентации” и “манипуляции”). Эго внутриличностной границы контакта — это Эго, созревшее в результате взаимо­отношений: осознанность, которая рождается из утробы полного контакта.

Дисфункции как препятствия в процессе развития контакта и внутриличност­ной границы можно описать словами “быть вне себя” или “плестись позади себя”, имея ввиду потерю собственного пути, формирование дисфункциональной гра­ницы контакта (как если бы родитель не брал на руки ребенка или, наоборот, сжимал слишком крепко, ограничивая спонтанность).

2. К триадической парадигме “реальности-между”

Сказать ребенку “Оденься, потому что холодно” или спросить “Как тебе пого­да? Если тебе холодно, оденься” значит обратиться к противоположным парадигмам: в первом утверждении, внутри личностная реальность-между отрицается, тогда как во втором она взращивается. В рамках последней парадигмы ребенок учится не только слушать родителя, но также благодаря этому (приближению к границе контакта) в подлинном и чистом смысле учится слушать себя.

На базовом феноменологическом уровне каждый человек, когда прислушивает­ся к себе, замечает незаметный и еле слышный внутриличностный диалог, который формирует фон для диалога межличностного. Обсуждать с собой все, что случи­лось, есть, в конце концов, осознанность внутриличностной “реальности-между” (для более глубоко изучения ментализации и рефлексивного мышления, читайте: Fonagy, Gergely, Jurist, Target (2002); Main (1983; 1990); Main, Kaplan, Cassidy (1985); Main, Hesse, Kaplan (2005); Dennett (1991))

Однако, в ракурсе взаимоотношений внутренний или внутриличностный диа­лог происходит от межличностного диалога. Когда он формируется и ассимили­рует предшествовавший межличностный диалог, то уходит в фон и становится предпосылкой к последующему межличностному диалогу. В отличие от Стерна, мы полагаем, что язык является не ограничением, а новой возможностью обога­щения взаимодействия. Понятное дело, что не все должно проговариваться, но это не отменяет факта, что многое может быть сказано и открывает пространство для любого взаимодействия. Цикличность внутри — и межличностного диалогов познается в первичной “реальности-между”.

Замечательный вклад в данную область сделал японский психиатр Бин Кимура (2005). Выделяя японское слово Aida, которое значит “между”, он определил три типа “реальности-между”:

• первичная или прото (Arché),
• внутриличностная и
• межличностная:

“только интрасубъектная Aida может вступить в отношения с другой интрасубъектной Aida в межсубъектной Aida” (Kimura, 2005, с. 9).

Внутриличностная “реальность-между” – это, другими словами, предвари­тельное условие межличностной “реальности-между”, а учимся разговаривать с собой мы в “Arché-Aida” (или первичной реальности-между). Первичная реальность-между (Arché-Aida) — это особенная граница контакта, созданная между ребенком и родительской фигурой. Чтобы постичь себя, Эго нуждается быть выраженным родительской фигурой, и не однажды, а много раз. Одним взмахом пера, сам того не зная, наш автор перекидывает мостик к концепции Селф, появившейсяв гештальт-терапии двадцать лет назад (Kohut, 1978; Salonia, 1992; Stern, 1998); он рассматривает детское развитие не в терминах индивидуальной психи­ки (развитие ребенка), но как развитие особой “реальности-между”, в которой Эго, способное к межличностной реальности-между, заботится о Ты, в котором эта реальность-между принимает форму (Пол Гудман описывал эту взаимосвязь: «Отношения с родителями всегда остаются в некотором роде внутриличностными … внутриличностной зависимостью» (Goodman, 1995,с. 134)). Если родитель способен объяснить собственные переживания самому себе, он будет способствовать появлению у ре­бенка “rip ото-диалога”, который является неотъемлемой частью на пути форми­рования навыка ребенка; и, наоборот, если внутриличностная “реальность-меж­ду” родителя блокирована, и в ней не существует слов для выражения Селф, это станет причиной частичной или общей неспособности ребенка “быть предъявленным себе” и понимать некоторые аспекты своей идентичности в отношениях.

Первичная внутриличностная “реальность-между” является основополагающей не только для развивающих отношений, но также является непременным услови­ем любых взаимоотношений, в которых один человек заботится о другом (одна из проблем философии диалога — недостаточный учет роли первичной триады в развитии и лечении. Примечательно, как Мартин Бубер в знаменитом диалоге с Карлом Роджерсом не рассматривал клиент-терапевтические отношения как равноправные взаимоотношения двух людей (Rosenberg, 2003, сс. 210-211). Я думаю любые размышления на тему «здесь-бытия» должны без стеснения подразумевать (то самое «здесь») категорию становления (т.е. кривую развития)). Любая сложность в обеспечении развития и заботы по факту отсылает нас к сложности во внутриличностной “реальности-между” заботящегося лица.

Рассматривая внутриличностную “реальность-между” как условие межлич­ностной “реальности-между” (появляется из нее и ведет к ней), мы можем с боль­шей точностью выделить интимный и окончательный смысл либидо. Выражаясь кратко, но образно, для Фрейда либидо является погоней за удовольствием, в тео­рии объектных отношений оно заключается в поиске объектов, для гештальт-терапии оно – в поиске собственной души.

В заключение добавим, что этот упорный поиск целостности (Я здесь) и пол­ноты (когда тело ищет свою душу) — вектор, который пронизывает и приводит в движение (Panta Rei (Мишель Монтень перевел эту фразу как: «все в движении» (Montaigne, 1966, или издание 1580)) каждое человеческое существо.

Возвращаясь к Ницще, ци­тируем его бессмертные слова (1996): “Я был рожден снова, когда мои тело и душа соединились в браке”

ДЖОВАННИ САЛОНИА (ИТАЛИЯ) – психолог, психотерапевт и теолог. Сертифицирован как Гештальт-терапевт у Ирвин и Мириам Польстеров, Изадора Фрома и Джозефа Зинкера, обучался Клиент-центрированной терапии (H. Franta), Семейной терапии (M. Kirschenbaum, C. Gammer), Телесной терапии (G.Downing). Профессор Социальной Психологии в Университете LUMSA в Палермо, Полноправный член Нью-Йоркского Института Гештальт-терапии, Приглашенный профессор Коннектикутского Университета (США), бывший президент Федерации Итальянской Школы Гештальта. Профессор Папского Антонианского Университета (Рим) и Школы Психиатрии Католического Университета Святого Сердца. Научный директор Специализированной Школы Гештальт-Психотерапии Института Гештальт-терапии Кайрос (Венеция, Рим, Рагуза). Автор многочисленных книг, среди которых: «О счастье и окружении», «Танец стульев и танец местоимений», как соавтор, «Мне нужно немедленно знать, жив ли я», «Луна сделана из сыра», «З как зависть», «Настоящая история Питера Пена». Также написал многочисленные статьи о клинических аспектах Гештальт-терапии и главы научных текстов в Италии и за рубежом. Основатель и руководитель журнала «Записи Гештальта» (1985-2002), а с 2008 и по нынешнее время – Gtk – Международного Онлайн Журнала Психотерапии.