Феноменологическая психиатрия и феноменологическая психотерапия. Александр Моховиков, 2015

© А. Моховиков, 2015, статья впервые опубликована в журнале «ГЕШТАЛЬТ-ОБЗОР» 2015, № 6

Александр Моховиков – гештальт-терапевт, супервизор, ведущий тренер МГИ, член профессионального совета МГИ, директор Украинского филиала МГИ. Врач-психиатр, кандидат медицинских наук, доцент кафедры клинической психологии Одесского национального университета им. Мечникова, член Ученого совета Института экзистенциальной психологии и жизнетворчества (Москва), член тренерского совета УСП. Автор более 200 научных работ и монографий.

Лекция прочитана 15 мая 2015 г. на открытии IV конференции «Клинический подход в гештальт-терапии» в г. Одессе. Это была последняя публичная лекция Александра Моховикова.

Отношения с врачом-психиатром для психотерапевта являются принципиально важными не только потому, что они определяют коллегиальность их взаимодействия, а еще и позволяют увидеть пациента в объемном виде.

Позавчера я участвовал в специализации по клиническому подходу в гештальт-терапии, которую ведет вместе с приглашенными тренерами Катя Дроздова, и присутствовал при феноменальном явлении. Гештальт-терапевт брала супервизию по поводу своего клиента, с которым она сильно измаялась и не понимала, что ей делать. Этого пациента (клиента) прислал врач-психиатр. Вначале рассказывала историю гештальт-терапевт, потом рассказывал историю врач-психиатр. В результате первого рассказа у меня сложилось впечатление, что человек абсолютно здоров. А в результате второго сложилось впечатление, что он злокачественно болен, и помочь ему практически невозможно. Говорили об одном человеке, их было не двое, это не были двойники. Это был один и тот же человек, но взгляд гештальт-терапевта не просто отличался от того, что рассказывал психиатр, — он был диаметрально противоположным.

Связано это было с тем, что гештальт-терапевт использовал феноменологический подход, в его сознании доминировала феноменологическая установка, а психиатр (она тоже психотерапевт, но находилась в роли психиатра) использовала так называемый естественнонаучный подход или естественнонаучную установку.

Различие в установках привело к тому, что говорили как будто о двух разных людях, и супервизия сводилась к тому, как эти два абсолютно противоположных взгляда совместить и понять, что с этим человеком делать дальше. Если отдать его в руки психиатру — то нужно лечить, причем лечить серьезно, подразумевалось серьезное психическое заболевание в виде шизофрении. Ну, а если подойти с точки зрения гештальт-терапевта — то надо было бы, как это свойственно гештальт-терапевту, способствовать его развитию, взращиванию, социализации, т.е. работать с ним как с клиентом. Те, кто работают то ли с пациентами, то ли с клиентами в разных ипостасях, то ли психиатра, то ли психотерапевта, с такой историей могут сталкиваться.

Возникают вопросы. Чем, собственно, отличаются два подхода — психиатрический и психотерапевтический (гештальт-терапевтический)? Что в них общего? Каким образом, на какой базе можно найти некоторый консенсус, а на какой базе консенсус найти будет сложно или даже невозможно? Где психиатрия и психотерапия расходятся диаметральнопротивоположным образом? Если говорить о такой науке как психиатрия, то в ней является общепринятым (есть согласие и консенсус), общедоступным и достаточно серьезно развивается так называемый естественнонаучный подход. Этот подход предполагает индуктивную установку. Установку, связанную с ориентацией профессионала на некоторый предмет1. Наше сознание обладает таким свойством как интенция. Любой наш сознательный акт (бытовой или профессиональный, неважно) всегда предполагает направление, он ориентирован на определенный объект2, который в данном случае я воспринимаю. На этой естественнонаучной установке, на исследовании объекта, и основано диагностическое древо современной психиатрии.

Глядя на человека, психиатру очень важно: обнаружить психопатологию. Иногда он видит ее там, где ее нет; обнаружить симптомы, т.е. признаки психического заболевания; далее объединить эти признаки в более широкие диагностические категории, которые называются синдромами; поставить тот или иной диагноз пациенту, чтобы назначить ему лечение.

Это является вещью достаточно абсурдной, потому что мы не лечим диагнозы. Средства, которые использует психиатрия, направлены на лечение конкретных признаков (иными словами, конкретных симптомов) психического заболевания.

Если я смотрю на своего пациента как психиатр, все мое внимание сосредоточено на нем как на объекте, исключительно как на предмете3, и я должен этот объект лечить. Я называю больного предметом, потому что для традиционного врача-психиатра это именно так. Больной, конечно, подает какие-то признаки жизни, его о чем-то, спрашивают, но явно не относятся как к живому существу. Кто бывал на консультациях у психиатра, понимает, что так организована современная психиатрия — отнестись к психически больному как к больному, а не как к вещи, практически невозможно. То есть к нему даже как к больному не относятся, потому что его исследуют, изучают, у него выявляют те или иные признаки психического расстройства, а затем ставят диагноз, не обращая внимания на важные процессы, которые реально происходят у данного человека. Это и есть бытовая или естественнонаучная установка.

Нужно сказать, что уже достаточно давно, уже более ста лет, параллельно в психиатрии существует еще одно направление, которое называется феноменологическая психиатрия. Она основана не на естественной установке нашего сознания, а на так называемой феноменологической установке.

Что такое феноменологическая установка? Феноменологическая установка — это ориентировка не на объект, который находится вне меня, а на мой контакт с живым человеком и на переживания, которые у меня возникают, когда я встречаюсь с психически больным человеком. Феноменологическую установку впервые обозначил Карл Ясперс в своем труде «Общая психопатология». Феноменологическая психиатрия достаточно тесно смыкается с тем, чем занимается феноменологическая психотерапия, к разряду которой относится и гештальт-терапия. Мы исследуем у наших клиентов не их свойства, качества или особенности, мы исследуем те феномены контакта, которые возникают во время встречи психотерапевта и клиента.

Феноменологическая психиатрия не является столь распространенной в силу того, что, с одной стороны, на нее нет социального заказа, а с другой стороны — социум не очень ориентирован на то, чтобы много времени уделять психиатрическому пациенту. До сих пор используются механизмы, которые Мишель Фуко называл «механизмами психиатрической власти». А поскольку все психические больные находятся не только во власти психиатров, но и во власти своих семей, государства, социума, собеса, пенсионных фондов и так далее, то и существуют эти клиенты, скорее, не как живые люди, а как некоторые объекты, над которыми, в том числе, можно и властвовать. Чтобы соответствовать нашей технологической цивилизации, нужно все делать очень быстро, активно, оперативно. Если время осмотра психически больного в поликлинике, в психиатрическом диспансере, да и в стационаре тоже, уменьшается до 15-20, максимум 30 минут, то, разумеется, невозможно ничего понять про индивидуальную природу его расстройства.

Феноменологическая установка требует очень хорошей способности к рефлексии собственных переживаний. Если я встречаюсь с пациентом в рамках естественнонаучной установки — я заранее знаю, зачем он пришел. Я знаю, что он болен (здоровые ко мне не приходят), мне важно расспросить его о том, чем он болен, поставить диагноз, назначить какое-то количество психотропных препаратов, а дальше отправить его восвояси. Ну, может быть, динамически следить за тем, как протекает эффект данного лечения. Следовательно, психиатры в рамках естественнонаучной установки ориентированы на результат.

В свою очередь, феноменологическая психиатрия и феноменологическая психотерапия ориентированы не на результат, а на процесс взаимодействия с психиатрическим пациентом, на то, что вызывает у него те или иные психические расстройства, и важно — является ли то, что с ним происходит, патологией или нормой.

В ситуации использования феноменологического подхода вообще исчезает понятие четко установленной нормы. Норма превращается в нечто неуловимое. С точки зрения феноменологической психиатрии норма — это процесс, это искусство балансирования человека между различными способами его существования. Всемирная организация здравоохранения определяет норму как состояние физического, психологического и социального благополучия. Достаточно общее определение, которое вряд ли о чем-то говорит. Тем не менее, норма, согласно данному определению — это состояние идеальное, а идеального состояния достичь практически невозможно. В феноменологии норма для каждого индивидуальна, и находиться в состоянии нормы — это пребывать в состоянии гармонии.

Один из очень известных феноменологических психиатров, Людвиг Бинсвангер, интересно определял норму как «безмятежное пребывание среди вещей, когда между фактами и их описаниями, между словами и вещами существует гармония». Не менее абстрактное определение, чем нынешнее определение Всемирной организации здравоохранения… Вместе с тем, в определении Бинсвангера указаны серьезные, фундаментальные свойства, фундаментальные процессы, в поле которых мы находимся. В этом поле можно говорить только о приближении или удалении к тому, что мы называем идеальным состоянием нормы, которая неуловима, и, с другой стороны, о приближении или удалении к тем состояниям, которые мы называем состояниями явного безумия.

Таблица 1. Сравнительный анализ естественнонаучного и феноменологического подходов

Важная конструкция, которая подстерегает нас в этом поле, — это конструкция, названная в феноменологической психотерапии и психиатрии модальностью или модусом бытия. Мы существуем в этом мире в виде соприкасающихся друг с другом полей. И эти модусы бытия определяют наше отношение к норме и патологии.

Модальность нормы является процессуальной. Мы всего лишь движемся от одной абстракции — безумия, к другой абстракции — норме. Норма неуловима. Но если норма тяготеет к чему-то однозначному, то патология тяготеет к чему-то полярному.

Модальность долженствований: «должно — разрешено — запрещено»

Первая модальность или первый модус — это модус между «должно — разрешено — запрещено». Все наши поступки и действия находятся в этих трех векторах.

Можно изобразить их в виде треугольника (в последнее время гештальт-терапевты любят треугольники). Это не означает, что психически больной или безумец делает только то, что «должно» или «запрещено», а психически здоровый человек делает то, что «разрешено». В этом модусе есть тенденции, которые присущи и тем и другим, но все-таки существует фундаментальная тенденция к тому, чтобы здоровый человек делал то и стремился к тому, что «разрешено», а психически больной человек тяготел к чему-то неординарному, экстравагантному с точки зрения психической нормы. Таким образом, если в этом треугольнике изобразить центр, то, соответственно, здоровый человек будет тяготеть к тому, что «разрешено», к усредненной норме, с точки зрения совершения определенных деяний, а психически больной будет стремиться к тому, что «должно» или «запрещено» с его точки зрения.

Например, параноик будет отстаивать свои бредовые идеи1 преследования или воздействия. Потому что параноику должно отстаивать свою правоту. В этом смысле, чем более болезненным является человек, тем больше он будет стремиться к полюсу «долженствования». Либо наоборот, психически больной будет стремиться к полюсу «запрета», к тому, что запрещено. Так, маниакальный больной будет нарушать нормы, правила, действовать вопреки социальным стандартам.

С этой точки зрения, существует фундаментальная тенденция к нарушению целостности поля состояния безумия. Поле безумия стремится к тому, чтобы быть расщепленным, раздвоенным между двумя крайними полюсами.

Модальность отношений: «хорошо — безразлично — плохо»

Следующий модус — это модус отношений. Он выглядит следующим образом: я могу относиться к своему действию, поступку хорошо, безразлично или плохо. Если нарисовать еще один треугольник «хорошо-безразлично-плохо», то здоровый человек будет тяготеть к «безразличию», а безумец — тяготеть к крайним полюсам «хорошо», «плохо». Например, пограничная личность будет стремиться либо к полюсу «хорошо» (к идеализации), либо к полюсу «плохо» (к обесцениванию).

Можно вспомнить Мелани Кляйн с ее стадиями (фазами) развития ребенка, когда на шизоараноидной стадии ребенок дифференцирует «хорошую и плохую грудь», а потом на депрессивной стадии уже воспринимает грудь как целостный объект1.

Психическому безумию свойственно либо что-то идеализировать, либо что-то очень жестко обесценивать — или все замечательно, или все плохо. При циклотимии или маниакально-депрессивном состоянии эти два отношения явно видны. Отрицание всего плохого — как замечателен, «как прекрасен этот мир, посмотри…», хотя это мир психиатрической больницы, палаты, где находится маниакальный больной. Или как все ужасно — для депрессивного больного, который живет на прекрасной вилле, вокруг птички, бассейны, магнолии, глицинии и так далее, а ему так серо на душе, что просто невозможно. Либо обесценивание, либо идеализация.

Вышесказанное не означает, что это не свойственно здоровым людям. Конечно же, свойственно, но они не доходят в своих фундаментальных феноменологических тенденциях до крайних полюсов, которые приводят к тому, что возникает состояние расщепления. Здоровые люди живут по принципу, о котором Борис Пастернак писал: «пораженье от победы ты сам не должен отличать». Прекрасное описание модуса «безразлично»! Греческий философ Эпикур предлагал формулу здоровья2, согласно которой человек сохраняет определенную бесстрастность и не очень реагирует на укусы комаров, плохую погоду, сильный ветер и так далее. Эта формула позволяет существовать в модусе «безразлично».

Модальность знаний: «известно — полагаемо — неизвестно»

Следующий модус — это модус знаний. Здесь возникает треугольник, в котором есть, с одной стороны, «известно», с другой стороны — «полагаемо», с третьей стороны — «неизвестно». В рамках трех тенденций: «известно-полагаемо-неизвестно» — возникает та же фундаментальная процессуальность. Больной человек тяготеет к полному знанию, к истине. Больной шизофренией говорит: «я воплощение Иисуса Христа, Магомета или Будды», — это его абсолютное знание, он знает все, у него нет никаких сомнений, сомнения ему не нужны. Психиатрия описывает такое состояние как кристаллизация бреда. Когда бред кристаллизуется, у больного шизофренией возникает ощущение, что все известно, никаких тайн нет. Это так называемый бредовый инсайт. И мне от этого, если я больной, сильно легчает.

Существует и полярное состояние, когда мне ничего не известно. Состоянию бредового инсайта предшествует состояние бредовой растерянности: «я не понимаю, что происходит, я полон растерянности, полон тревожных опасений, катастрофических ожиданий, со мной происходит какой-то ужас, который я даже назвать не могу»1. В данном случае мы также имеем дело с расщеплением. В состоянии психического здоровья мы также можем испытывать тревогу, или что-то может казаться нам предельно ясным. Однако, если мы не пограничные личности со сверхценными идеями, нам вполне достаточно просто высказать свое мнение. А мнение как раз тяготеет к полюсу «я предполагаю». Это срединное состояние между абсолютным знанием и полным незнанием: я полагаю, что это может быть так, это мое мнение, это моя версия, и я готов слышать другие версии; я готов контактировать с другими версиями. Сколько ни пытайся переубедить психически больного человека, что он не Магомет, не Будда, а всего лишь Вася Пупкин, что бы психиатры при этом ни делали — ничего не получится. Сколько ни показывай больному в бредовой растерянности: «посмотри в окно, обнаружь, что есть то-то и то-то», он никогда в это не поверит. В силу отсутствия у больного критических функций допустить вероятность иной интерпретации событий невозможно.

Модальность возможностей: «необходимо — возможно — невозможно»

Следующая модальность, в которой живут безумцы и психически здоровые люди, — это модальность возможностей. Треугольник выглядит так: «необходимо-возможно-невозможно». В этом модусе здоровый человек стремится к возможности, к тому, чтобы сохранить хорошо известную вам функцию Ego, которая в данном случае работает. Больные же, наоборот, стремятся к тому, что необходимо, к полюсу «необходимо» либо к полюсу «невозможно». В модусе «необходимо» для ревнивца с бредом ревности очевидно, совершенно ясно, что жена ему изменяет. Это абсолютно точно, иная возможность не обсуждается. Или напротив, больные, стремясь к «невозможности», обнаруживают в своей жизни то, что здоровый человек обнаружить не может, то, что у здорового человека является вполне нормальными здоровыми фантазиями. Здоровые люди тоже стремятся к некоторой невозможности, например, к тому, чтобы реализовать свои мечты, фантазии, намерения. Для человека, который болен, эта «невозможность» уже существует, существует в его бредовой, галлюцинаторной реальности, которой нет у здорового человека.

Модальность времени: «прошлое — настоящее — будущее»

Следующий модус касается наших отношений с пространством и временем. Это темпоральное измерение, описанное в феноменологической психиатрии, часто помогает нам в работе с клиентом. Здесь тоже треугольник, но более известный гештальт-терапевтам — «прошлое-настоящее-будущее». Существует фундаментальная тенденция психически здорового человека — находиться «в настоящем».

Принцип актуальности — очень важный для гештальт-терапии принцип «здесь-и-сейчас» — характерен для состояния психического здоровья. Люди больные, безумцы стремятся к другим полюсам. Еще Перлз обращал внимание на то, что личности, склонные к неврозам, много энергии тратят на прошлое, на то, чтобы находиться в прошлом, в котором уже ничего нельзя изменить. В свою очередь, пограничные личности также стремятся либо к неосуществленному прошлому, либо к еще не состоявшемуся будущему. И чем сильнее стремление пребывать в прошлом или в будущем, тем большей будет тенденция к расщеплению. Мы мечемся между прошлым и будущим: одно еще не наступило, другое уже прошло. С этим ничего нельзя сделать.

Тревожные метания могут завершиться очередным психотическим срывом, и пациент-психотик может оказаться вообще вне времени. Это вневременное существование: если и есть у него личное время, то оно соответствует его личной психотической хронологии. Например, если он считает себя младенцем (несмотря на то, что в реальности он взрослый), уверяет, что он младенец, то, возможно, он будет расти. Но только в его бредовом времени, которое с окружающей реальностью никак соотнести нельзя.

Модальность пространства: «там — здесь — нигде»

Последний модус — пространственный. Он хорошо известен в теории гештальттерапии. Это модус «там-здесь-нигде». Фундаментальная тенденция для психического здоровья — стремиться к модусу «здесь». Потому что реальность находится не только «сейчас», но и «здесь», вместе со мной. Это не значит, что мы совсем не уходим в то, что «было где-то там», или не можем себе представить, что означает «быть нигде». Но стремление, характерное для психически больного человека, — «быть там» или «быть нигде». В психиатрии известен так называемый нигилистический бред Котара1, когда больной описывает, что все его внутренности сгнили, у него нет головы, у него нет тела, что он исчезает, его нет. Это крайний вариант «я нигде».

Невротик, скорее, будет описывать, что у него нет места в жизни, он будет искать свое место. Часто наши клиенты говорят о некотором подвешенном состоянии, и мы работаем с их «подвешенностью». О чем это говорит? Как раз о нарушении пространственной модальности — ему непонятно; «он там»,«он здесь» или «он нигде».

Точно так же для депрессивных больных характерен модус «нигде»: меня нет нигде. Существуют деперсонализационные депрессии с нигилистическим содержанием, когда больной исчезает из этого мира и описывает это феноменологически, как переживание, связанное с исчезновением. Или, например, пребывание «там» — в каком-то мнимом пространстве, которого на самом деле не существует. По сути, пространств безумия, которые создает для себя безумец, очень много, он создает не только собственный болезненный жизненный мир, но и свои болезненные жизненные пространства.

Например, где локализуется пространство истерии? Классической истерии1, описанной Зигмундом Фрейдом. Оно локализуется внутри тела истерической личности. Истерия вообще не говорит, она исключительно демонстрирует истерические припадки, парезы, параличи, другие экзотические симптомы. Истерия в принципе — молчит. Это истерическая личность может быть болтливой, а классическая истерия молчалива, потому что пространство истерии — это тело человека.

Пространство больного фобическим расстройством находится «там». Его страхи связаны с пауками, с наличием открытых или замкнутых пространств и т.п. Фобии — это пространство «там». И что мы делаем в психотерапии с фобическим пациентом? Мы возвращаем его в пространство «здесь».

Пространство обсессивного пациента — это пространство ретрофлексии. Он то «здесь» находится, то перемещается в некое «там», затем опять возникает «здесь» — и так до бесконечности. Обсессивному пациенту когда-то запретили совершать действие по отношению к объекту, остановили интенцию, направленную на объект, здесь-и-сейчас препятствие исчезло, а энергия, связанная с достижением объекта, сохранилась. И он двигается туда-сюда, пережевывая свои навязчивые мысли, навязчивые желания, либо проделывая какие-то навязчивые действия.

Пространство параноика очень характерно. Оно тоже связано с прерыванием контакта, когда вокруг его Я возникает параноическое пространство, полностью ограждающее организм параноика от любого взаимодействия с окружающей средой. Это хорошо известный вам вариант проекции.

Пространство «там» — также и интроективное пространство. Допустим, у тех же обсессивно-фобических личностей, стремящихся вернуться в ситуацию здесь-и-сейчас, но все время курсирующих между прошлым и настоящим. Этот челнок в рамках терапии мы вынуждены останавливать.

В феноменологической психиатрии существуют фундаментальные свойства, определяющие баланс между фактом (симптомом) и его описанием (феноменом). Эти свойства называют модальностями или модусами бытия. Модальности не дают четкой границы между нормой и патологией, а лишь позволяют говорить о приближении к идеальному состоянию нормы либо об удалении от него; приближении к состоянию явного безумия либо удалении от него. Модальность нормы — процессуальная, неуловимая, тяготеет к чему-то однозначному. Модальность патологиитяготеет к чему-то полярному. Норма может меняться, когда нарушается баланс шести модальностей.

Таблица 2. Модальности (модусы) бытия

Все эти модальности не дают нам четкой границы между здоровьем и болезнью. Потому что норма (или состояние психического здоровья) не может быть раз и навсегда однозначно установлена, как ее устанавливает Всемирная организация здравоохранения. Норма зафиксирована для простоты использования. Ведь с четкой, заранее заданной нормой легче обращаться на практике, не нужно заморачиваться процессуальностью, которая для нормы характерна. Норма, очевидная для вас сейчас (вы ее называете нормой), может быть в чем-то патологична для другого человека. Или пройдет какое-то время, и норма изменится, потому что нарушится баланс шести модальностей.

Состояние болезни можно четко установить, потому что какой-то симптом (бред, галлюцинации) кажется постоянным. Наверное, с помощью естественнонаучного подхода мы лучше справляемся с потребностью в безопасности. Ведь создать психиатрию — это не просто организовать власть над психически больным, это еще и сделать мир более безопасным. На самом деле нам важно не то, что мы видим напротив себя, а то, что мы чувствуем по поводу того, что видим. Если включается феноменологический подход, то срабатывает именно переживание: что происходит со мной, когда тот или иной пациент рассказывает свою историю?

Феноменология основана на переживании, на чувствовании, на актуализации нашей жизненности, на актуализации нашей способности находиться в контакте. Для естественнонаучной установки (об этом я говорил вначале) характерна псевдо-ясность, достигнутая не нами, а другими людьми, которые конвенционально договорились, кого следует считать здоровыми, а кого больными. На самом деле ясность возникает в том случае, когда психиатр или психотерапевт обретает внутреннюю ясность и внутренний контакт с безумием, когда он видит напротив себя не объект,которому нужно назначить лекарства, а человека, с которым что-то происходит; и то, что происходит, — не обязательно проявление болезни. Возвращаясь к примеру, с которого я начинал, — состояние пациента может быть адаптивным способом существования для этого человека, балансом, который достигнут в ситуации здесь-и-сейчас.

Многие воркшопы нашей конференции будут посвящены феноменологическому подходу. И пусть эта лекция, открывающая конференцию, позволит вам вероятностным образом взглянуть на болезнь, здоровье, на психически больных, и, конечно же, подумать о неуловимости собственного психического здоровья.

Благодарим за правки и авторскую редактуру материала наших коллег Евгения

Примечания

1 Понятие «предмет» автор использует, чтобы подчеркнуть отсутствие целостности восприятия пациента в естественнонаучном подходе. «Предмет» в данном случае подразумевает отдельные свойства, качества, характеристики объекта исследования.

2 В данном контексте понятие «объект» автор использует для обозначения того, что пациент не является элементом процесса, феноменологического поля, а выступает всего лишь внешним элементом восприятия.

3 Акцент на отсутствии принципа целостности в естественнонаучной установке приводит к спутанности понятий «предмет» и «объект». Во всех вариантах стоит рассматривать эти понятия как взаимодополняющие, использованные для усиления дефицита целостности и системности восприятия проблематики пациента в рассматриваемом подходе

1 Бредовые идеи — ложные, не соответствующие действительности суждения, возникшие вследствие психической болезни. Карл Ясперс описал триаду признаков бредовой идеи: 1) субъективная уверенность в реальности болезненных переживаний; 2) невозможность корригировать высказывания больного; 3) ложность содержания бредовой идеи.

1 Пограничный уровень организации личности соответствует шизо-параноидной фазе в концепции М. Кляйн, а невротический уровень — депрессивной.

2 Цель этического учения Эпикура — сделать человека счастливым, избавив его от душевных тревог и телесных мучений. Эта цель достигается через правильное понимание удовольствий и разумное просвещение, освобождающее от страхов. В «Письме к Менекею» Эпикур описывает идеал человека так: «…от страха перед смертью совершенно свободен, … понял, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, а высшее зло или недолго, или не тяжко…» Выходит, что счастливый человек по Эпикуру — это человек самодостаточный, внутренне свободный, независимый от мира и самого себя. Другими словами, способный с некоторой долей безразличия воспринимать себя и окружающий мир.

1 Автор представил стадии развития первичного бреда. Начальная стадия — это бредовое настроение или трема. Для нее характерна бредовая растерянность, предчувствие неотвратимо надвигающейся угрозы, беспредметный страх, ощущение, что окружающий мир и сам больной изменились. Следующая стадия — кристаллизация бреда или апофема. Тревогу и тягостные ожидания сменяет бредовый инсайт — больной переосмысляет все события в плане своих бредовых переживаний, устанавливаеттолько ему понятные связи между ними; складывается бредовая система. Завершающая стадия — распад бредовой системы (апокалипсис).

1 Нигилистический бред описан французским психиатром Котаром в 19 в. Больные с этим синдромом жалуются на потерю имущества, силы, на исчезновение внутренних органов — сердца, кишечника и кровеносных сосудов. Окружающий мир может сужаться до нуля. Полностью выраженный синдром Котара характеризуется фантастическим бредом бессмертия, который сочетается с мегаломанией. Предшествует острому приступу шизофрении или депрессии. В настоящее время встречается редко. 1 Под классической истерией автор имеет в виду истерию конверсионную. Конверсия по Фрейду — это процесс обезвреживания нежелательных импульсов, желаний, аффектов путем их превращения в телесные симптомы. Психологические феномены переносятся в пространство тела. Следовательно, задача психотерапевта — вернутьбольного конверсионной истерией в психологическое пространство, перевести то, что показывает его тело, на язык психологии, научить истерию выражаться вербально

Источник Феноменологическая психиатрия и феноменологическая психотерапия / / Гештальт-обзор 2015, № 6 Сборник материалов Всеукраинского Общества Практикующих Психологов Гештальт-Подход (ВОППГП МГИ).

Александр Моховиков – гештальт-терапевт, супервизор, ведущий тренер МГИ, член профессионального совета МГИ, вице-президент Общества Практикующих Психологов «Гештальт-подход» ОППГП. Врач-психиатр, кандидат медицинских наук, доцент кафедры клинической психологии Одесского национального университета им. Мечникова, член Ученого совета Института экзистенциальной психологии и жизнетворчества (Москва), член тренерского совета УСП. Автор более 200 научных работ и монографий.