Лаура Перлз “Об эмиграции и начале новой жизни…”

Семья Фрица и Лауры Перлз 3 раза пережила эмиграцию: сначала из Германии в Голландию, затем из Голландии в Южную Африку, а после в США. Каждый раз они оставляли наработанную практику, друзей и родных и начинали жизнь сначала.

– Когда вы почувствовали, что Германия …?

– Дела шли очень плохо, на самом деле, экономически очень плохо, и мы начали чувствовать это на практике. У нас стало меньше пациентов. (…) Мы покинули Берлин, это было в начале апреля 1933 года. Это было сразу после того, как начались первые антисемитские гонения.

Сначала Фриц проехал в Sammellager, разновидность лагеря для беженцев. А потом он встретил еще людей… он снимал квартиру с женщиной, у которой уже были там какие-то деньги.

Они сняли квартиру, и потом я приехала туда, там было около 12 человек с нами в четырех комнатах.

Это было нечто вроде коммуны, и вначале все было очень хорошо, но потом эта женщина начала ревновать, по всей видимости, потому что Фриц был все время со мной, а не с ней. Сначала он хотел нас как-то помирить, но это не сработало.

А когда я сделала аборт, эта женщина порекомендовала мне доктора (…).

– Как долго вы пробыли в Голандии?

– Фриц был там около 10 месяцев, а я 5. Он приехал в апреле и мы уехали (в Южную Африку) в декабре 1933.

– Что случилось с вашими родителями?

– Мой отец умер в марте прямо накануне, или прямо в начале, и это была удача, потому что мы бы иначе не уехали. Он бы убедил нас остаться. Его фирма все еще работала, и все, кто оставались там верили, что Гитлер продержится еще один или два года, знаете…

– А ваша мать?

– Моя мать осталась, и она навестила нас в 1936 году в Южной Африке. Она пробыла там несколько месяцев, восемь или девять, но потом уехала назад (в Германию).

У нее все еще было намного больше денег, чем у нас. У нее больше не было дома, она продала дом, но у нее была квартира, и она говорила: «Когда они отобрали все мои деньги», и это было, потому что они облагали евреев налогом гораздо выше.

Она говорила: «Когда у меня закончатся деньги, я уеду». Но тогда я уже больше не могла забрать ее, когда все начало закрываться, и в Южной Африке ввели квоту, потому что было слишком много беженцев.

– И что случилось?

– Мы не знаем. Она была вынуждена переехать в Гамбург, где она родилась. Все (евреи) должны были вернуться в место, где они родились, и ее депортировали от туда. Она знала заранее, что ее депортируют, но она была наивна, и никто, на самом деле, ничего не знал. И она сказала, «Что ж, я побуду в концентрационном лагере, и когда война закончится, я выйду от туда». И мы даже не знаем, куда ее депортировали, и что с ней случилось. Это единственное, о чем я сожалею… что я не удержала ее в Южной Африке, когда она была там. Но это также было связано с Фрицем. Она действовала ему на нервы и … на самом деле, она была очень хороший женщиной, но она не могла быть одна. Она воспринимала это как должное, что она в семье все время, и Фриц не мог этого выдержать. Он сказал мне «Или она уходит или я». И я ее отправила.

– Но вы отметили, что она тоже была согласна и хотела вернуться.

– Да, она чувствовала, что ей следует вернуться.

– Она, наверно, отделила себя от того, что там (в Германии) происходило.

– Нет, я думаю, много людей, кто не был вовлечен напрямую в политику, не знали, что происходит. Евреев депортировали и относились к ним, как к гражданам второго сорта, и они должны были носить звезду, но больше никто.

– Но она приняла это. «Я собираюсь вернуться, и они отняли все мои деньги» – это фантастически!

– На самом деле, она тогда могла все еще жить довольно комфортно, так как она привыкла жить.

– Что случилось с родителями Фрица?

– Его мать и старшую сестру депортировали. Его младшая сестра и ее муж выбрались и сначала поехали в Испанию, если я не ошибаюсь, а потом переехали в Шанхай.

– Как вы решили переехать в Южную Африку?

– Мы не решали. Мы не могли остаться в Голландии, потому что у нас не было там разрешения на работу, что было опять же нашей удачей, так же как то, что мы не вступили в партию (коммунистическую). Поэтому Фриц поехал в Лондон увидеться в Эрнестом Джонсом. (…)

Им нужен был там аналитик-тренер. И все более-менее известные аналитики хотели гарантии, они не могли просто уехать в Южную Африку. А мы только хотели поехать куда-то, где мы сможем работать. Мы не хотели гарантий.

Мы все еще были достаточно молоды и мы там немедленно начали практику. И в первый же год мы построили дом…

– Что вы чувствовали, когда ехали в Южную Африку?

– Мы чувствовали себя прекрасно. Мы не знали, что это за место, но нам нужно было куда-то податься (из Голландии). А это был город, и нам нужно было туда ехать, потому что нас уже ждала группа, и им был интересен психоанализ.

– Как долго вы пробыли в Южной Африке, около 10 лет?

– Больше. Больше 13 лет, около 14. Фриц уехал на год раньше. Он уехал в 1946, а я уехала в 1947 с детьми. (…) Фриц был очень разочарован, когда война закончилась, и его не сертифицировали как доктора в Южной Африке. Потому что в армии он на протяжение 4 лет служил в должности армейского психиатра.

Но он не получил майора, потому что у него не было лицензии от Южной Африки, но он был капитаном. И потом они его не сертифицировали. На самом деле это была одна из причин того, почему мы уехали. (…)

– Что делал Фриц после того, как его демобилизовали в 1945?

– Поначалу он продолжил практиковать и ждал въезда в США, приглашения и транспорта. Он хотел уехать задолго до этого.

Мы всегда думали, что ЮАР это временный пункт, и мы подали на иммиграцию еще до войны. Но потом, конечно, на протяжение войны Фриц был в армии, и все это было поставлено на паузу. И доктор Бриль тем временем умер, а именно он давал нам поручительство.

Потом нам дала поручительство Карен Хорни.

– То есть он пробыл в США 18 месяцев, пока вы не приехали?

– Первые 6 месяцев он был в Монреале (Канада) до того, как он смог получить миграционную визу, и он работал там в неврологической клинике.

После приезда в США первые несколько недель он провел в доме моего брата в Providence. Моего брату было все еще очень трудно. Они только что начали их собственный бизнес.

Они никогда не ладили с Фрицем и тогда тоже не сошлись, они выставили его за дверь через 3 недели.

И они также дали ему плохой совет. Они ничего не знали о нашем профессиональном статусе и думали, что в Нью Йорке будет очень большая конкуренция.

Они посоветовали ему начинать в маленьком городке, к примеру, как Нью Хэвн. И он туда поехал. Там было место психиатра, и все думали, он его займет. Но были те, кто выступил против, потому что никто его не знал (…).

Он не смог его занять и был в большой депрессии, и почти что вернулся назад (в ЮАР).

Но потом он поехал в Нью Йорк и встретился с Эрихом Фроммом. И Фромм сказал: «Я не понимаю. Я даю тебе гарантию, что через 3 месяца в Нью Йорке у тебя будет практика». И он переехал в Нью Йорк.

Через 3 недели у него уже была практика. Он принял практику у доктора Саперстейна, который переехал на Западное побережье и отдал ему клиентов.

Он взял у него 4-5 клиентов, а потом подружился с Кларой Томпсон, и она ему отправила много клиентов.

Они хотели, чтобы он стал тренером-аналитиком в William Alanson White Institute, но ему нужно было опять получать медицинское образование, а это значила снова ходить на занятия. На тот момент ему было уже 50 и он сказал: «Если я и пойду в институт, я пойду туда как учитель, а не как студент».

Когда он уехал, у меня все еще оставался дом в ЮАР. Он был выставлен на продажу, но на рынке случился спад, а мне пришлось продать все, и готовится к переезду.

Большинство денег ушло на транспорт. Нам нужно было перевести всю семью из ЮАР. У нас осталось всего 6000 долларов, которые мы уплатили за дом здесь. На 76 улице.

– Вы помните свое первое впечатление о Нью Йорке?

– Очень плохо помню. Я более менее знала чего ожидать, я видела много фотографий и читала много о Нью Йорке. И Фриц был в Нью Йорке в 1923-1924, поэтому я просто нырнула в это, как в бассейн. У меня не было времени адаптироваться. И люди везде одинаковые. Я немедленно начала принимать пациентов.