Пересмотренная концепция осознавания в гештальт-терапии и современной психиатрии. Эстетическое реляционное знание Поля. Маргерита Спаньоло Лобб, 2018

Эти слепые спорят и ссорятся.
Тело слона уникально по своей природе:
Их разные оценки и ошибки
определяются их различным восприятием.
Из притчи «О слепых и слоне»^{I^[1]}

Однажды, именно в момент концентрации,
данность и неизменность растворяются,
распадаясь на множество возможностей,
и видятся как потенциал.
Ф.Перлз, Р.Хефферляйн, П.Гудман

ЭСТЕТИЧЕСКОЕ РЕЛЯЦИОННОЕ ЗНАНИЕ ПОЛЯ: Пересмотренная концепция осознавания в гештальт-терапии и современной психиатрии

Аннотация

В статье исследована необходимость психиатрии и психотерапии в преодолении фрагментации научных знаний. Автор уделяет внимание развивающимся отношениям между обществом и психотерапией, проводя краткий обзор насущных клинических потребностей. Предлагается новый взгляд на клиническую концепцию осознавания с точки зрения теории поля: эстетическое реляционное знание как клинический инструмент, возникающий из феноменологического, эстетического, реляционного и процесс-ориентированного подходов, к которым относится и гештальт-метод. Другими словами, терапевтические компетенции основываются на эмпатии и находят отклик у клиента в совместно создаваемом поле. Приводится клинический пример, демонстрирующий, как концепция эстетического реляционного знания может быть использована в гештальт-терапевтическом сеттинге.

Ключевые слова: гештальт-терапия, настоящее-для-будущего, нейробиологические исследования, общество постмодерна, осознанность, феноменологическое поле, эстетическое реляционное знание.

Введение

Западная медицина, в настоящее время сверхспециализированная, потеряла целостный взгляд на человека и ситуацию, в которой он находится. Психиатрия занимается поисками неврологических и биологических признаков страданий человека и психических заболеваний, упуская более реляционную, сложную перспективу, меньше основанную на фактических данных. Тем не менее, мы знаем, что психотический эпизод — это не только проблема разума и что дисрегуляция дофаминергической системы имеет скорее биологические взаимосвязи нежели причинные. Чрезмерно развивая дихотомию ума и тела, медицинские (а иногда и гуманитарные) науки сужают свой фокус зрения до деталей, создавая методы лечения, целью которых является воздействие на отдельные симптомы. Такие методы часто оказываются неэффективными и замыкающимися на самих себе. Изощренность научных знаний создает потребность, с одной стороны, восстановить целостное восприятие «слоновьего тела», а с другой – восстановить глубинное значение нашего терапевтического Self. Противостоя тенденции упрощения и медикализации реляционного страдания, мы – гештальт-терапевты, привносим холистическую и контекстуальную (полевую) перспективу и пересматриваем наши основные понятия, используя современный язык полевой перспективы, включая научные доказательства, которые преодолевают различия между естественными и гуманитарными науками.

В статье представлены размышления о возможности включения перспективы осознавания поля из теории гештальт-терапии в качестве вклада в развитие способности терапевта реконструировать целостность «слоновьего тела» в клинической практике. Предлагается развитие концепциии сознавания, которая включает то, что терапевт-в-данном-поле чувствует, предполагая, что страдание является феноменом, возникающим из поля и принадлежащим полю, а не только человеку, приносящему его в терапевтический сеттинг, но всему полю, из которого это страдание появляется и воспринимается терапевтом в опыте здесь-и-сейчас. Рассмотрение единства природы опыта клиента (включая физиологические условия) и поля, из которого возникает индивидуальное восприятие, представляет собой новый взгляд на психотерапевтическое лечение в соответствии с последними исследованиями биологии и нейронаук. Это особенно подходит для лечения современных расстройств отношений, таких как десенситизация, диссоциации, депрессии, тревожные расстройства. Сегодня эти расстройства почти превратились в образ жизни, что призывает психотерапию и психиатрию к поиску инструментария для клинического лечения отношений.

Имея 25-летний опыт работы психологом и психотерапевтом в системе здравоохранения, автор данной статьи остается приверженцем медикаментозного лечения в случаях, когда лекарство может предотвратить негативный отклик самоосознания или травмирующего опыта. Тем не менее, по нашему мнению, лечение возбуждения, беспокойства или обездвиженности, что сопровождает появление психотического опыта, является заблуждением, по меньшей мере, не учитывающим жизненный опыт клиентов или то, каким образом они взаимодействуют с окружающими, чем они «дышат» в поле отношений, из которого этот опыт появляется. Жизнь состоит из событий, которые происходят в определенных ситуациях, воспринимаемых каждым из нас здесь-и-сейчас, основанных на опыте предшествующих контактов и направленных в будущее: мысли, нейробиологические, эмоциональные и поведенческие реакции, климатические и социальные условия формируют неделимое целое – основанный на опыте фон поля.

Гештальт-терапия всегда подчеркивала важность видения цельности ситуации. На самом деле, это зародилось в исследованиях восприятия, основанных на идее интеграции. Фриц и Лора Перлз, будучи психоаналитиками и работая в сотрудничестве с Куртом Гольдштейном в Берлине [4], искали применение интуиции из академической феноменологии (гештальт-психологии) в психоанализе, развивая идею процессуального Self, понимаемого как опыт in-fieri (продолжающий развиваться опыт) в мире посредством чувствования [30]. Отвечая на вызов современного общества, гештальт-терапия сегодня основывается на нейрофизиологических и биологических данных.

Открытие того, что психологическое влияет на биологическое (см. исследования по эпигенетике [5]), коренным образом изменило доминирующую картезианскую концепцию науки. Отделение психологического от биологического больше не является признаком научной точности; наоборот, становится устаревшим и вводящим в заблуждение начатые исследования. В гештальт-психологии существует интересное понятие, описывающее тот факт, что биологическое неотделимо от психологического – понятие изоморфизма; проще говоря, это относится к «сходству между феноменологическим полем и нейропсихологией, так что, когда мы осознаем что-либо, что-то подобное (это может быть функция или структура) происходит в нашей центральной нервной системе» [30, р. 43]. (Термин «изоморфизм» используют в математике, когда две сложные фигуры могут быть наложены одна на другую.) Этот поворотный момент в медицинских науках вписывается в эволюционный континуум отношений между психотерапией и обществом, приглашая нас к пересмотру наших терапевтических интервенций и нашего языка.

(Согласно У. Кёлеру: «Принцип психофизического изоморфизма происходит из основных принципов эволюции. Изоморфизм в самом деле является единственным способом, которым наша ментальная жизнь может интерпретироваться в динамике, становясь предметом физики». Если мы примем во внимание открытие зеркальных нейронов или теорию воплощенного моделирования, мы можем рассматривать эти понятия в контексте инвариантной динамики, наводящей на размышления о своего рода универсальности проживаемого опыта [13; 14].)

Мы продолжим рассматривать клинические потребности современного общества, прежде чем предложим новое развитие клинической концепции осознавания с точки зрения поля: эстетического реляционного знания как клинического инструмента, возникающего из феноменологического, эстетического, реляционного и процесс-ориентированного подходов, к которым относится и гештальт-метод. Клинический пример продемонстрирует, как концепция эстетического реляционного знания может быть использована в гештальт-терапевтическом сеттинге.

Психотерапия и развитие общества

Различные школы психотерапии не развиваются изолированно от клинического мышления, но регулярно «заражаются» различными способами, учитывающими реляционный дискомфорт в каждый социальный период и возникающие потребности времени. Эффективность метода не столько зависит от теории, лежащей в его основе, сколько от степени открытости новым социальным тенденциям и способности привносить новаторские идеи в общество, в которое этот метод интегрирован. Как в упомянутой выше притче о слоне, каждый психотерапевтический метод выражает свою «точку зрения» на социальные потребности времени. Если каждый метод принимает форму техники, он также должен быть в состоянии обеспечить базовую интегрированную поддержку индивидууму и обществу.

В данной статье внимание будет сфокусировано на обществе 2010-х гг., когда страх смерти и потребность в укорененности являются ведущими чувствами. Современная социальная жизнь отмечена тремя сильными переживаниями, вызывающими состояние дистресса: терроризм «на пороге», потоки миграции, изменения климата. Результатом первого из них (терроризм) является чувство бессилия и экзистенциального бедствия: ни у кого из нас нет уверенности в том, что, выйдя из дома, мы вернемся живыми. Вероятность умереть вошла в сферу ежедневной работы (например, нападение в редакции Charlie Hebdo в январе 2015 г. в Париже) и досуга (например, нападение на клуб Bataclan в ноябре 2015 г., рождественские убийства на «блошиных» рынках Берлина). У врага нет ясной идентичности: жертвой может стать хороший мальчик, живущий по соседству, или анонимный завсегдатай супермаркета. Второе переживание, потоки миграции, заставляет нас чувствовать неуверенность и амбивалентность: насколько мы должны открыть двери иностранцам? Чувство неопределенности, укорененное в генах общества постмодерна, воплощается в страхе потерять дом, работу, землю, имущество, которые начинают казаться ненадежными. Третье переживание, изменения климата и стихийные бедствия, становится частью нашей повседневной жизни, своего рода разобщающей отчужденностью: мы не способны чувствовать боль населения, подвергшегося землетрясению, продолжая свой ежедневный «бег». Таким образом, мы помещаем эту боль где-то в другом месте, где она не может затронуть нас. Эти три травмирующих переживания нашего времени вызывают страх перед смертью и атакуют нашу анестезию; они взывают к нашей неспособности встретиться со своим соседом и помочь нашим детям придать смысл их жизни. Они призывают к потребности укорененности в отношениях, первичной во всех основных отношениях.

Какая из клинических моделей полезна для современного этапа? Как могут принципы гештальт-терапии (такие, как целостная природа поля организм – среда, чувство Self как функция существования в мире, творческой и нейтральной, активной и пассивной в одно и то же время) внести значительный вклад в лечение этих потребностей общества? Какого рода терапию можем мы предложить для лечения этого беспокойства, захватывающего врасплох поколение, растущее в комфорте экономического бума или, еще хуже, в одиночестве игровых приставок? Цель психотерапии (и особенно гештальт-терапии) сегодня – это решение клинической проблемы, состоящей не в поддержке возможностей эго, противостоящего наложению социальных правил. Как раз наоборот: клинической проблемой сегодня является потребность клиента в создании чувства-бытия-в-контакте-с-терапевтом. Это тот случай, когда терапевтические отношения больше, чем придавать смелость ломать ранее установленные авторитарные правила, должны обеспечивать чувство безопасности в данных и в других отношениях, делая возможной ясность дифференциации/перцепции спонтанного и интенционального Self, которое появляется в совместном созидании, оживленном любопытством по отношению к другому.

Новые клинические модели ставят своей целью поддержать то, что происходит между двумя людьми в значимых отношениях, так как именно эта динамика кажется новой компетенцией, требующейся современному обществу.

Учитывая также достижения нейробиологии, эти модели должны открыть новые перспективы, оставаясь верными своей эпистемологии. Человек должен рассматриваться в полноте своего контакта с окружающей средой, и любое подразделение клинической информации должно прочитываться в контексте всех систем, регулирующих отношения человека. Более того, «ликвидность» общественной жизни, нехватка надежных форм характеризует наш мир сегодня, вместе с клиническими доказательствами заставляя нас фокусироваться на первых моментах опыта – на том качестве осознанности, когда я и другой пока еще четко не определены; на том моменте, когда Self нуждается в поддержке для появления новой фигуры. Другими словами, мы должны сместить фокус с того, что клиент делает и чувствует (предполагая, что эти элементы уже идентифицированы), на взаимный «танец» между терапевтом и клиентом [34].

Концепция осознавания в гештальт-терапии

Мы можем проследить развитие концепции осознавания от Фрейда, требовавшего «сделать ego тем, что было id», до акцента на переживаемом опыте самом по себе. Среди экзистенциальных ценностей, продвигаемых гештальт-терапией начиная с 50-х и на протяжении 70-х гг., важность переживаемого опыта (Erlebnis) противопоставлялась ценности знания; а ценность творческой энергии организма (творческого приспособления) – сублимации этой силы как единственно возможному способу приспособления к нуждам общества. Следовательно саморегуляция организма и холизм противопоставлялись нуждам ego контролировать id. Ф. Перлз, Р. Хефферляйн и П. Гудман представляли это так: «Осознанность характеризуется контактом, чувствованием, возбуждением и формированием гештальта. Ее нормальное функционирование является сферой нормальной психологии; любое нарушение находится под заголовком психопатологии» [18]. «Контакт», «чувствование», «возбуждение» являются словами, объясняющими осознавание в терминах наиболее полного присутствия с открытыми чувствами в данной ситуации. Дж. Энрайт мастерски определяет осознавание следующим образом: «Осознавание является непосредственным опытом, который развивается и является частью разворачивающегося взаимодействия организма – окружающей среды в настоящий момент. И хотя оно включает мышление и чувствование, но также всегда происходит на основе продолжающегося восприятия текущей ситуации. Осознавание включает некоторое намерение/интенцию и направленность Self по отношению к миру; в чистом виде присутствует мгновенное ослабление границы я-другой и объект осознавания на мгновение оказывается включенным в Self» [7, р. 264].

С другой стороны, сознание располагает «функцией безопасности», которая пытается разрядить внутреннее напряжение, изолируя границу «inisolation» или избегая контактирования посредством снов и иллюзий [18, р. 41]. Невроз – это сохранение изоляции (в поле организм – среда) через функционирующее сознание, когда ситуация этого не требует. Осознавание является функцией, противоположной им, отмечено развитие спонтанного присутствия на контактной границе. Ф. Перлз и др. так подытоживают эту идею: «настаивая на максимально автоматическом функционировании и минимизируя осознавание, мы обрекаем себя на преждевременную смерть» [18, р. 284]. (См. дискуссии на тему пересечений и различий между понятиями осознавания и сознания [2; 16].)

Терапевтическое осознавание не стоит путать с интерпретацией того, что терапевт наблюдает. Исходя из теории гештальт-терапии мысленная сосредоточенность на цели отвлекает внимание от глубокой интеграции с другим/окружающей средой, тотчас создавая расщепление в отношениях между людьми или между человеком и окружающим миром, или между человеком и фоном, на котором базируется наш опыт (воспоминания и чувство безопасности, принимаемое как должное). Напротив, осознавание терапевта является непосредственным опытом, находящимся в развитии и являющимся частью продолжающегося взаимодействия организма – окружающей среды в настоящий момент. И хотя оно включает мышление и чувства, тем не менее, базируется на текущей перцепции настоящей ситуации. Осознавание включает некоторое намерение/интенцию и направленность Self по отношению к миру; в чистом виде присутствует мгновенное ослабление границы я-другой и «объект» осознавания на мгновение оказывается включенным в Self». [7, р. 264].

Осознанность терапевта является качественной характеристикой того способа, с помощью которого терапевт устанавливает контакт с клиентом, способом его бдительного присутствия на контактной границе, более или менее открытого риску переживания опыта, полного значения и намерения. Определение осознавания Дж. Энрайта, приведенное выше, четко указывает на то, что необходимо в терапевтических отношениях сегодня: появление чувства Self в разделяемом поле опыта.

С точки зрения гештальт-подхода вопрос: «Что вы чувствуете?» не может быть понят на исключительно индивидуальном уровне; он должен рассматриваться и изучаться как полевой феномен, включающий также чувства терапевта как принадлежащие ситуации, в которой клиент эти чувства испытывает. Если мы принимаем во внимание «социальное чувство», то перед современной психотерапией возникает важная задача ресенсиировать контактную границу, чтобы поддержать чувство Self, которое появляется в момент узнавания другим. В этом смысле мы можем развивать и совершенствовать гештальт-концепцию осознавания и ее клиническое применение. Мы можем, наконец, отказаться от индивидуалистической перспективы, рассматривающей осознавание как процесс, связанный с удовлетворением потребностей, и охватить феноменологическую, ситуационную и эстетическую перспективу гештальт-терапии постмодерна [22]; мы можем рассматривать опыт как часть ситуации со всеми его ограничениями и богатствами, которые эта перспектива подразумевает.

Осознавание и поле

Определение организма является определением
поля организм – окружающая среда;
тогда граница – это специфический орган
осознавания новизны ситуации в поле.
Ф. Перлз и др. [18, р. 35]

Унитарная природа процесса осознавания касается также поля организм – окружающая среда: восприятие не является изолированным процессом; оно появляется и создается совместно с другим и с окружающей средой в целом. Появляющийся сегодня интерес к влиянию другого на процесс восприятия происходит не только в результате последних исследований нейронаук (например, открытие зеркальных нейронов [9]) и эпигенетики (например, трансгенерационная передача травм [35]), но также и из-за необходимости разработки клинического инструментария, призванного сфокусироваться на моментах восприятия, которые еще не определены, т. е. на моментах, предваряющих возникновение дифференцированных фигур и восприятия Self.

Мы предлагаем рассматривать осознавание как терапевтическую компетенцию, которая пользуется восприятием как резонансом поля. Сошлемся сначала на концепцию феноменологического поля, перед тем как сфокусироваться на концепции реляционного эстетического знания как клинического инструмента. (В гештальт-сообществе происходят многочисленные дебаты по поводу концепции поля [3; 6; 8; 12; 17; 20; 21; 23; 24; 26; 27; 31]. Мы все сходимся на том, что говорим о поле восприятия, а не об объективном поле (см. концепцию поля К. Левина [15]). Остается не понятным, принадлежит ли поле только тому, кто его воспринимает, или его можно заменить понятием разделяемой реальности, тем самым отдавая должное концепциям интуиции и воплощенной эмпатии.)

Пользуясь терминами феноменологии, мы определяем поле следующим образом: терапевт воспринимает часть поля клиента и пользуется своим резонансом, чтобы узнать о невидимом – «темной стороне луны» страдания клиента. Иными словами, это типичный способ, при котором другой (в заботящийся позиции) резонирует на контакт с клиентом: «сенсорные данные, появляющиеся из «бытия-с» в качестве фигур связаны с другими данными разделяемого фона, они позволяют нам быть частью «естественной очевидности» и принадлежать миру [1]. Нейробиология сегодня говорит о том, что восприятие происходит при наличии возможности чувствовать другого, даже когда это восприятие другого не является частью персонального опыта: это своего рода «интуитивная мудрость», возвращающая нас к первичному, унитарному состоянию между организмом и окружающей средой, о котором наш мозг сохраняет след [25]. Такое соотношение между Self и миром в терминах эволюции и функции выживания очевидно. Мы воспринимаем мир через структуры и функции мозга, воспроизводящие его сущность. Мы рождаемся со способностью быть с другим и в течение жизни можем развивать эту способность или блокировать ее.

Таким образом, анализ неосознаваемой динамики больше не является целью терапии в погоне за формированием Self, основанным на принципе реальности. Цель – оставаться в разделяемом фоне, извлекая из него ясность восприятия, позволяющего дифференцировать Я от Ты [30, р. 42]. Л. Перлз утверждала, что страдание рождается в отношениях [19]. Эстетическое реляционное знание позволяет нам снова вернуться в эти отношения и изменить их «изнутри».

Рассмотрим пример. Во время сессии терапевт, сфокусированный на контактной границе с клиенткой, испытывает ощущение давления или напряжения в груди, когда клиентка плачет, рассказывая, как с ней плохо обращались в детстве, несмотря на то, что она всячески старалась всем угодить, даже принося в жертву собственные интересы. С другой стороны, если терапевт концентрируется на своей собственной ситуации, он чувствует себя «как другой» рядом с клиентом, испытывая определенную отрешенность или нечувствительность. Если терапевт фокусирует свое внимание на ощущении давления в груди, он может почувствовать боль клиентки и ее желание бунтовать против таких требовательных отношений.«Now-for-next» клиентки заключается в напряжении, заставляющем ее искать расслабления, желании вырваться на свободу из напряженных отношений в попытках понравиться другим. Терапевта также может заинтересовать и ощущение отчужденности, обособленности, появляющееся у него в этой ситуации: чем больше он чувствует себя отрешенным, тем больше эта отрешенность вводит клиентку в заблуждение. Терапевт принимает решение сказать клиентке, что он чувствует, доверяя тому, что поддержание осознавания поля другого, чувствующего себя отрешенным, поможет дифференциации ее Self (старание угодить другим), исходя из чувств другого (кто более отрешен, нежели требователен). Знание клиентки об отрешенности другого может ее разозлить или глубоко затронуть: ее постоянная доступность и отрешенность другого являются именно тем, что она хотела бы изменить. Эта эмоция позволит разблокировать интенциональность клиентки, и она сильно разозлится или разрыдается. Определение собственного резонанса терапевта в поле вызывает изменения не только в клиентке (нет никакой нужды нравиться другому), но и в самом терапевте (вместо давления в грудной клетке он чувствует теперь тепло и близость с клиенткой). В конце сессии происходят изменения во всем терапевтическом поле. Критерии, по которым может отслеживаться процесс, должны включать восприятия обоих, так как и давление в груди, и отрешенность, испытываемые терапевтом, формировали поле восприятия клиентки и ситуацию, разделяемую обоими.

Таким образом, ПОЛЕ отражает целостную природу реальности организма – окружающей среды, в то время как контактная граница выражает движение между ними, приводящее к росту и индивидуации. К полю относятся клиентка, рассказывающая терапевту о своем чувстве неловкости, и терапевт, слушающий это и фокусирующийся на своих чувствах. К контактной границе относятся клиентка, взволнованная присутствием терапевта в его признании собственной отрешенности, и терапевт, слушающий с уважением и доверием, а также с уверенностью в том, что то, что он разделяет, поможет клиентке ре-контекстуализировать ее страдание. Это должно быть понято не как отдельные индивидуальные переживания, но как продолжающийся процесс бытия со значимыми сторонами мира, с возбуждением, решимостью и выборами, разрушением и восстановлением и в результате – ассимиляцией. Этот процесс восприятия, конечно же, субъективен, хотя и заключает в себе и организм, и окружающую среду. Это процесс преобразования унитарной природы Self/мир, называемый в феноменологической терминологии полем. Результатом такой перспективы является то, что терапевт наблюдает изменения и в клиенте, и в себе самом. Меняется поле (не только клиент): меняется восприятие и клиента, и терапевта, и оба они должны приниматься в расчет.

Эстетическое реляционное знание

Бессмысленно определять дышащего без воздуха.
Ф. Перлз и др. [18, р. 35]

Опыт глубокой интеграции с окружающей средой дает терапевту два основных инструмента – воплощенной эмпатии и резонанса. Воплощенная эмпатия подтверждается нейронауками с открытием зеркальных нейронов [9–11]. Другим важным инструментом психотерапии сегодня является терапевтический резонанс, понимаемый как чувствительность к феноменологическому полю, совместно создаваемому в процессе терапевтической встречи. Мы называем «эстетическим реляционным знанием» способ использования гештальт-терапевтом своих чувств, воплощенной эмпатии и резонанса для понимания ситуации клиента. Другими словами, эстетическое реляционное знание является «сенсорным разумом» разделяемого феноменологического поля. Термин объясняет две спонтанных способности на границе контакта, наблюдаемые и терапевтом, и клиентом. На самом деле, верно, что клиенты с хорошим «сенсорным интеллектом» могут чувствовать, когда терапевт выходит на границу контакта, и это чувство глубоко верно. Однако в настоящей статье хотелось бы сфокусироваться на эстетическом реляционном знании как на терапевтическом навыке.

Приведем пример. Когда мы смотрим на произведение искусства, то наше внимание привлекают его вибрации, витальность и особенная энергия. Жизненно важной частью любой ситуации является то, что содержит «драму»: энергия контакта, еще не достигшая своей цели и готовая к развертыванию; она не находит спонтанного выражения в контакте и, как следствие, содержит определенную долю страдания. Эксперименты, проведенные Ф.Галезе [10], показали, что зеркальные нейроны смотрящих на работы Л.Фонтана (простые прорези на красном фоне) активируются так же, как если бы человек наблюдал за нанесением мазков живописца на холст. Вибрации произведения искусства интуитивно постигаются теми, кто на них смотрит, посредством воплощенной эмпатии и интенционального созвучия, описанных нейробиологами. Так, например, напряжение в теле клиента, которое мы замечаем, когда он говорит о том, как тяжело ему было, будучи ребенком в школе, удерживать внимание, похоже на прорези Фонтана на холсте: с одной стороны, мы можем определить благодаря воплощенной эмпатии его желание узнать, что чувствовали его родители, ругающиеся в тот момент, когда он уходил в школу; а с другой – мы можем почувствовать вибрации человека «наносящего порезы». Другими словами, мы можем почувствовать, какие явления окружающей среды вызвали именно это чувство в ребенке: это могла быть нехватка внимания взрослых в школе или их нечувствительность и фиксация на результатах или заданиях больше, чем на ребенке, и т. д. Помимо сопереживания страданию ребенка, беспокоящегося о своих родителях и неспособного сконцентрироваться на школьных занятиях, мы чувствуем себя странно отвлеченными и сосредоточенными на другой задаче – как быть «хорошим» терапевтом для этого клиента. Мы погружены в феноменологическое поле и «танец», знакомый клиенту: боль и отвлеченность, вызванные окружением. Благодаря эстетическому реляционному знанию терапевт чувствует, если можно так сказать, эмоции обоих – и холста, на который наносятся порезы, и художника, их наносящего. Переживания терапевта на контактной границе с клиентом говорят ему и о сильной потребности ребенка в приветливом и утешающем отношении родителей, и о его титанических усилиях все-таки присутствовать в школе со всем этим напряжением. Эти переживания также говорят терапевту о том, в какой «танец» взаимности вовлечен клиент и какие ресурсы контакта присутствуют в настоящий момент в поле. Терапевт принимает решение, как использовать чувствительность терапевтического поля: он может сказать клиенту о том, что чувствует, несмотря на то, что сталкивается с тревогой и титаническими усилиями, как у ребенка; он также чувствует странную рассеянность и отвлеченность и может спросить клиента о том, какой эффект на него производит открытие этой рассеянности и отвлеченности внимания. Действия терапевта могут оказаться miseenabime (погружением в бездну) патологического поля клиента, в котором терапевт обнаруживает «темную сторону луны» реакций клиента, хотя и предоставляет возможность разблокировать скрытые интенциональности контакта.

Для клиента терапевтическая сессия является возможностью разрешить неразрешенные напряжения, на которые он дает взглянуть терапевту посредством своего способа присутствия на контактной границе с намерением быть узнанным и развиваться. По этой причине мы можем сказать, что «воздух пропитан» потребностью клиента [36]. Пользуясь эстетическим реляционным знанием и принимая во внимание собственные ощущения, терапевт разбирается в ситуации и предлагает клиенту «переписать историю», используя эксперимент. Понятие эстетического реляционного знания позволяет гештальт-терапевту поймать «настоящее-для-будущего» [18]: интенциональность контакта, заключенную в обычном и десенсетизированном способе проживания на контактной границе. Открытие зеркальных нейронов явилось научным доказательством человеческой способности «поймать» движение интенциональности клиента, спрятанное в попытке приспособиться к трудной ситуации; как если бы мы чувствовали вибрации художника, наносящего порезы на холст.

Эстетическое реляционное знание является инструментом, посредством которого терапевт резонирует с клиентом во время сессии, наподобие линзы, через которую он смотрит на витальность клиента, чувства, переживаемые им в поле эксперимента, в который клиент вовлечен. Таким образом, терапевтический акт чувствования/восприятия – это не только эмпатия, идентификация с опытом клиента, но также и резонанс/отклик – личная и чувствительная реакция на поле в присутствии клиента. Это «темная сторона луны» переживаний клиента. С помощью этого отклика терапевт может видеть красоту, гармонию и грацию, с которыми клиент выступает перед лицом сложных ситуаций, в то же время удерживая интенциональность контакта со значимыми другими и реакции этих других – резонанс поля.

Клинический пример

Давайте подумаем о том, как изменится наша оценка психотического эпизода после принятия данной интегративной полевой перспективы. Вспоминаю один случай: в психиатрическую службу, где я работала, пришел запрос о принудительном лечении. Запрос исходил от отца, 29-летний сын которого впал в ярость и угрожал убить его. Отец, уважаемый врач, пытался убедить сына в необходимости регулярно принимать душ. Его сын, уже долго болеющий к тому времени, находился в состоянии возбуждения какое-то время, визжал и обвинял родителей в заговоре против него; чтобы как-то себя защитить, он угрожал убить всех в доме (себя, своих родителей, младшую сестру). Он выглядел очень напряженным, и, почувствовав себя на его месте, я испытала отчаянный страх и потребность как-то защитить себя. Казалось, что этот молодой человек не ощущал необходимой поддержки для установления контакта с окружающими людьми: он чувствовал себя наподобие льва в клетке. Я попыталась посмотреть на ситуацию с некоторого расстояния (как фотограф, использующий широкоугольный объектив с целью захватить весь цветок, а не только его тычинки). Что меня поразило, так это поляризация между теми, кто был устойчив, и теми, кто был возбужден, но главное, что я почувствовала, – это страх, испытываемый каждым из присутствующих. Страх был элементом совместности (включая меня!): он принадлежал разделяемому переживаемому полю, внося свой вклад в его формирование. Теперь страх стал объектом моего осознавания. Такой способ фокусировки внимания позволил мне включить мой отклик в имевшийся «танец» между клиентом и его семьей, что явилось интегрирующей частью поля эксперимента. Продолжая находиться в этом переживании, продолжая дышать и смотреть на происходящее, я почувствовала усталость и сильную потребность в отдыхе и безопасности. Больше не было энергии поддерживать напряжение между «защищаться и нападать», свойственное взаимодействию между членами этой семьи на протяжении месяцев.

Гештальт-терапевты учатся наблюдать за теми способами, посредством которых клиенты и члены их семей вступают в контакт друг с другом, за их взаимодействием и переживаниями. С помощью эстетического реляционного знания терапевт может также воспринять «настоящее-для-будущего» каждого члена семьи, интенциональность, свойственную обычному и десенсетизированному способу контакта клиента, с одной стороны, и членов его семьи – с другой. Я заметила, что телесные проявления клиента выражают напряжение и усталость, опасность коллапса и желание, чтобы кто-нибудь положил конец этой ситуации и обеспечил возможность отдыха. Телесные проявления отца этого пациента выражали чувство провала и дезориентации, желание быть узнанным в его отцовских попытках держать ситуацию под контролем. Я могла видеть, что телесные проявления матери говорят о депрессии и беспокойстве, а также о коллапсе и поиске возможности обнять и позаботиться о своем сыне. В телесных движениях сестры я видела желание помочь, готовность быть посредником между родителями и братом.

Это были наблюдения, продиктованные резонансом в поле. Мы договорились с психиатром, что в целях снятия напряжения седативная терапия будет назначена всем присутствующим: анксиолитик для отца, матери и сестры и возобновление терапии антипсихотиками для сына. Было непросто переключить внимание с сумасшествия сына/брата на эмоциональную усталость всех членов семьи. Успокоили и заставили их согласиться наши заверения в том, что вскоре мы встретимся и будем иметь возможность разговаривать практически ежедневно. Реакция сына была удивительной: он почувствовал себя узнанным в восприятии инстинктивного чувства страха и отчужденности родителей перед лицом своей потребности удерживаться от сильного беспокойства, не дающего ему принимать душ. Во время последовавших встреч он вел себя тише, позволяя разделять со всеми членами семьи свое чувство оставленности и недостатка быть узнанным, переживаемое каждым, хотя и разными способами. Благодаря феноменологическому и эстетическому подходу к ситуации, вдохновленному гештальтом, удалось избежать принудительного лечения, и напряжение в поле, вызванное психотическим эпизодом сына, трансформировалось в возможность контакта во всем его разнообразии.

Выводы: терапевтическая интервенция как музыкальное созидание

В настоящее время гештальт-терапия, столкнувшись с необходимостью оценить терапевтическую ситуацию во всей ее полноте, выступая против фрагментации анализа и чисто технических интервенций, развивает модель, основанную на разделяемом здесь-и-сейчас, в которой уникальность терапевта встречается с уникальностью клиента с целью восстановить телесную чувствительность и способность чувствовать и интегрированно воспринимать переживаемое поле.

Процесс прохождения через страдание, с одновременной встречей красоты в нем, позволяет терапевту вступать в контакт с клиентом, не полагаясь более на внешние диагностические модели. Он позволяет осознаванию (способности полно присутствовать на границе контакта с другим) быть гидом и находить новые терапевтические решения, возникающие из опыта переживаемой ситуации, которую клиент и терапевт создают совместно. Терапевт позволяет ощущениям в феноменологическом поле, ожившим благодаря встрече с клиентом, изменять его, и это дает доступ к глубине переживаний клиента и реляционному процессу, становящемуся возможным для клиента. Эстетическое реляционное знание позволяет терапевту вовлечься в «танец» с клиентом, шаги которого являются созиданием, основанном на ритме обоих, начинающемся с «заданности» ситуации, тщательно собранной из поля опыта и направляемой желанием достичь другого – «настоящее-для-будущего» клиента [34]. Как хорошо известно психотерапевтам, это всегда искусство, когда знания и ощущения, содержание и музыка переплетаются во встрече терапевта и клиента.

Список использованных источников

1. Blankenburg, W. La perdita dell’evidenza naturale: un contributo alla psicopatologia delle schizofrenie pauci-sintomatiche / W. Blankenburg. Milano, 1998.

2. Bloom, D. ‘Tiger! Tiger! Burning Bright’: Aesthetic Values as Clinical Values in Gestalt Therapy / D. Bloom // Creative License. The Art of Gestalt Therapy / ed. by M. Spagnuolo-Lobb and N. Amendt. Lyon, 2003. Р. 63–78.

3. Bloom, D. The relational functional of self: Self functioning in the most human plane / D. Bloom // Self: а Polyphony of Gestalt Therapists // ed. by J.-M. Robine St. Romaine La Vivrée, FR: L’Epirimerie, 2016. Р. 65–84.

4. Bocian, B. Fritz Perls in Berlin 1893–1933. Expressionism, Psychoanalysis, Judaism / B. Bocian. Berlin, 2010.

5. Bottaccioli, F. Prefazione / F. Bottaccioli // Psiconeuroendocrinoimmunologia e scienza della cura integrata: Il Manuale // ed. by F. Bottaccioli and A.G. Bottaccioli. Milano, 2017.

6. Clemmens, M. The Interactive Field: Gestalt Therapy as an Embodied Dialogue / M. Clemmens // Gestalt Therapy: Advances in Theory and Practice / ed. by T. Bar Yoseph Levine. London, 2012. Р. 39–48.

7. Enright, J.B. Awareness Training in the Mental Health Professions / J.B. Enright // Gestalt Therapy Now / ed. by J. Fagan and I.L. Shepherd. New York, 1970. Р. 263–273.

8. Francesetti, G. From Individual Symptoms to Psychopathological Fields. Toward a Field Perspective on Clinical Human Suffering / G. Francesetti // British Gestalt Journal. 2015. 24.1. Р. 5–19.

9. Gallese, V. La simulazione incarnata: i neuroni specchio, le basi neurofisiologiche dell’intersoggettività e alcune implicazioni per la psicoanalisi / V. Gallese, P. Migone, M. Eagle // Psicoterapia e Scienze Umane. 2006. 40. Р. 543–580.

10. Gallese, V. Mirror and Canonical Neurons Are Crucial Elements in Aesthetic Response / V. Gallese, D. Freedberg // Trends in Cognitive Sciences. 2007. 11. Р. 411.

11. Gallese, V. Il now–for–next tra neuroscienze e psicoterapia della Gestalt / V. Gallese, M. Spagnuolo-Lobb // Quaderni d Gestalt. 2011. 24.2. Р. 11–26.

12. Hodges, C. Field Theory (unpublished manuscript) / C. Hodges. New York, 1997.

13. Köhler, W. The Place of Value in a World of Facts / W. Köhler. New York, 1938.

14. Köhler, W. Psychology and Evolution / W. Köhler // Acta Psychologica. 1950. 7. Р. 288-297.

15. Lewin, K. Field Theory in Social Science / K. Lewin. New York, 1951.

16. Macaluso, M.A. La spontaneità dell’incontro terapeutico come fattore chiave di cambiamento / M.A. Macaluso // Quaderni d Gestalt. 2015. 28.2 Р. 75–88.

17. Parlett, M. Contemporary Gestalt Therapy: Field theory / M. Parlett // Gestalt therapy: History, Theory and Practice // ed. by A.L. Woldt and S.M. Toman. Thousand Oaks, CA: Sage, 2005. Р. 41–63.

18. Perls, F.S. Gestalt Therapy: Excitement and Growth in the Human Personality / F.S. Perls, R. Hefferline, P. Goodman. Gouldsboro, ME, 1994.

19. Perls, L. Living at the Boundary / L. Perls. New York, 1992.

20. Philippson, P. Self in Relation / P. Philippson. Highland, NY, 2001.

21. Robine, J.-M. From Field to Situation / J.-M. Robine // Contact and Relationship in a Field Perspective / ed. by J.-M. Robine. St. Romain la Virvée, FR: L’Exprimerie, 2001. Р. 95–107.

22. Robine, J.-M. “I Am Me and My Circumstance”: Jean-Marie Robine Interviewed by Richard Wallstein / J.-M. Robine // British Gestalt Journal. 2003. 12.1. Р. 49–55.

23. Robine, J.-M., Self: а Polyphony of Contemporary Gestalt Therapists / J.-M. Robine. St. Romain la Virvée, FR: L’Exprimerie, 2016.

24. Rossi, S. La pulsazione del campo / S. Rossi. Pisa, 2017.

25. Rubino, V. Sulle tracce dell’empatia: Una visione gestaltica e neuroscientifica rivolta al cuore della relazione / V. Rubino // Idee in Psicoterapia. 2008. 1.3. Р. 41–49.

26. Spagnuolo-Lobb, M. Co-creation and the Contact Boundary in the Therapeutic Situation / M. Spagnuolo-Lobb // Cocreating the Field: Intention and Practise in the Age of Complexity / ed. by D. Ullman and G. Wheeler. New York, 2009. Р. 101–134.

27. Spagnuolo-Lobb, M. Is Oedipus Still Necessary in the Therapeutic Room? Sexuality and Love as Emerging at the Contact-Boundary in a Situational Field / M. Spagnuolo-Lobb // Gestalt Review. 2009. 13.1. Р. 47–61.

28. Spagnuolo-Lobb, M. From the Need for Aggression to the Need for Rootedness: а Gestalt Postmodern Clinical and Social Perspective on Conflict / M. Spagnuolo-Lobb // British Gestalt Journal. 2013. 22.2. Р. 32–39.

29. Spagnuolo-Lobb, M. The Now-for-Next in Psychotherapy. Gestalt Therapy Recounted in Post-Modern Society / M. Spagnuolo-Lobb. Siracusa, 2013.

30. Spagnuolo-Lobb, M. Isomorphism: а Bridge to Connect Gestalt Therapy, Gestalt Theory and Neurosciences / M. Spagnuolo-Lobb // Gestalt Theory. 2016. 38.1. Р. 41–56.

31. Spagnuolo-Lobb, M. Self as Contact, Contact as Self: а Contribution to Ground Experience in Gestalt Therapy Theory of Self / M. Spagnuolo-Lobb // Self: а Poliphony of Contemporary Gestalt Therapists / ed. by J.-M. Robine. St. Romain la Virvée, FR: L’Exprimerie, 2016. Р. 261–289.

32. Spagnuolo-Lobb, M. Psychotherapy in Postmodern Society / M. Spagnuolo-Lobb // Gestalt Today Malta. 2016. 1.1 Р. 97–113.

33. Spagnuolo-Lobb, M. Die Psychotherapie in der postmodernen Gesellschaft / M. Spagnuolo-Lobb // Gestalt Therapie. 2017. 31.1. Р. 3–25.

34. Spagnuolo-Lobb, M. From Losses of Ego Functions to the Dance Steps between Psychotherapist and Client: Phenomenology and Aesthetics of Contact in the Psychotherapeutic Field / M. Spagnuolo-Lobb // British Gestalt Journal. 2017. 26.1 Р. 28–37.

35. Spector, T. Uguali ma diversi. Quello che i nostri geni non controllano / T. Spector. Torino, 2013.

36. Tellenbach, H. Geschmack und Atmosphäre / H. Tellenbach. Salzburg, 1968.

Маргерита Спаньоло Лобб (Margherita Spagnuolo Lobb) – основатель и директор (с 1979 г.) Итальянского Гештальт Института (Istituto di Gestalt HCC), института последипломного обучения в области психотерапии в Италии (Сиракузы, Палермо, Милан). Полноправный член Нью-Йоркского Института Гештальт Терапии (NYIGT), действующий президент Итальянской Федерации Институтов Гештальт Тренинга (FISIG), в прошлом – президент Европейской Ассоциации Гештальт Терапии (EAGT) и других психотерапевтических ассоциаций. Как преподаватель международного уровня проводит семинары во многих странах и сотрудничает со множеством исследовательских групп по всему миру. Является активно публикующимся автором; среди последних работ – «Настоящее для будущего» («The Now-for-Next in Psychotherapy. Gestalt Therapy Recounted in Post-Modern Society») и «Гештальт-терапия с детьми. От эпистемологии к клинической практике» («Gestalt Therapy with Children: From Epistemology to Clinical Practice», в соавторстве с N. Levi и A. Williams). Является редактором итальянского журнала «Quaderni di Gestalt» (с 1985 г.) и серии книг по гештальт-терапии.